— Не хотят тебя твои боги принимать, — послышался чей-то, смутно знакомый, насмешливый голос. Витязь попытался открыть глаза, это получилось с большим трудом. Зачерпнув воды прямо рядом с собой (он, оказывается, лежал на границе моря и суши), ополоснул лицо и с усилием навёл резкость. Здравствуй, жопа, Новый год!

Рядом, на песке, примерно в двух метрах от него, сидел, собственной персоной, Джура-хан. Причём, совершенно живой и, вроде бы, невредимый.

— Тебя… — Акела закашлялся.

— Ты хочешь сказать, что и меня тоже? — криво усмехнулся хан. Акела, продолжая кашлять, кивнул. Джура-хан пристально посмотрел на него, он, казалось, обдумывает — не свернуть ли шею дерзкому русу? Видимо, решив, что пока такой необходимости нет, поднялся и пошёл прочь.

Собравшись с силами, Акела полностью выполз на сушу, оставив метра три между собой и морем. Это незначительное усилие истощило его настолько, что он снова впал в забытье.

Очнулся он от жажды и пронзительных криков чаек над самой головой, распухший шершавый язык ворочался во рту, как посторонний предмет. Голова раскалывалась от боли, всё вокруг виделось в ослепительно бело-жёлтых тонах. Ну, ладно, валяться здесь можно сколько угодно, водички никто не принесёт и на ручках тоже тащить никто не станет.

Собравшись с духом, Витязь осторожно встал сначала на четвереньки, вспугнув бродивших по песку птичек, что подбирали выплеснутых волнами мелких рачков. Тяжело разогнулся во весь рост, пошатнулся, но устоял. С трудом, проваливаясь по щиколотку в сухой песок, тащился на негнущихся ногах, преодолевая головокружение и тошноту. Стена леса приближалась медленно, но неотвратимо.

Когда, наконец, Акела вошёл под спасительную сень, он уже с трудом понимал — чего же, собственно, ищет? В висках молотила боль, перед глазами мельтешили разноцветные круги и искры. Журчание ручейка прозвучало в голове пожарным набатом. Проломившись сквозь кусты, он упал на живот, погрузил лицо в прохладную воду и жадно пил, пил, пил… Сознание понемногу возвращалось в гулкую пустоту черепа, мысли прояснялись.

— Ф-фу, поживём ещё, — голос был хриплым, но эта лёгкая хрипотца не шла ни в какое сравнение с прежним свистящим сипом. Полегчало. Так, теперь можно и оглядеться насчёт чего-нибудь съесть. Он вдруг почувствовал зверский голод, пустой желудок настойчиво напоминал о себе. Акела внимательно огляделся.

А это у нас что? А это у нас орехи. Усевшись под куст и, набрав горсть недозрелого фундука, давил его в ладони и жрал, как дикий зверь, глотая полупрожёванным.

Медленной тёплой волной изнутри поднималось чувство насыщения, нахлынули вдруг силы, а с ними навалилась жуткая сонливость. Акела уселся прямо на мягкую траву и, привалившись спиной к стволам орешника, крепко уснул.

Разбудил его бьющий в глаза луч закатного солнышка, рот ссохся от жажды. Горела сожженная горячим солнцем кожа на лице. Это, конечно, не смертельно-немного погодя зудливо зашелушится и облезет рваными лохмотьями. И что? Девок такой рожей пугать, так откуда им здесь взяться? Вновь напившись у ручейка, Витязь почувствовал себя значительно бодрее.

А вместе с бодростью нахлынули всякие разные мысли. Например, чем вызвано вдруг такая лояльность хана? В его положении самым логичным было бы удавить его на месте. Благо, возможность такая была, пара кухонных тараканов затоптала бы его без труда. Ну, с этим, скорее всего, разберёмся попозже.

Вот, только, что это за остров? Если остров Дракона, то, в перспективе, возможна встреча с неким Добрыней. Акела хмыкнул. Уж в этот-то раз кнез ему всё припомнит. Ладно, раньше смерти помирать у нас привычки отродясь не бывало. Как говорится, бой покажет.

Теперь надо куда-нибудь повыше подняться, чтобы осмотреться, как следует. Набив карманы орехами про запас, Витязь, не торопясь, направился вглубь острова. Он неторопливо шагал, держа курс к одной из двух выступающих вершин. Кусочек суши оказался не столь уж и большим. Благо, что здесь есть растительность и водятся птицы, посвистывавшие среди зелени. Может, есть живность в виде кроликов или чего-нибудь в этом роде? Когда, часа через два, Акела поднялся на одну из вершин, он увидел противоположный берег.

Маленькая человеческая фигурка суетилась на границе песка и воды. Хан, наверное, больше тут никого нет, островок-то как на ладони. А о чём с ним, спрашивается, говорить? И, повернувшись, он зашагал обратно.

Бредя вдоль полосы прибоя, Витязь задумчиво смотрел на волны, лениво переплёскивающие через босые ступни. Мысли были простые, как перпендикуляр — как и чем добыть что-нибудь съедобное? Или, хотя бы, условно съедобное? Не то, чтобы он был настолько голоден, просто мыслил перспективно. В самом деле, с этого островка скоро не выберешься, надо как-то налаживать жизнь и здесь. То бишь, стол и кров, а что ещё человеку нужно в данной ситуации?

Гораздо больше его занимал вопрос, — как его будут искать друзья? Что будут, ясно как день, другое дело — уцелел ли Соловушка? Акела не успел заметить, — был ли он на ковре, когда они с ханом свалились? Барс по-любому организует поиски, но без ковра-самолёта они могут затянуться ну о-очень надолго. Впрочем, как говорится, «довлеет дневи злоба его». Сиречь, сегодня думай о сегодняшнем дне, завтра хватит завтрашних забот. Делай, что должен, случится, что суждено. Стоп, а это ещё что?

Из песка в полосе прибоя проглядывала какая-то светлая полоска. Акела провёл ладонью, разгребая мокрый песок. Здравствуй, Марья, я твой Яков! Перед ним лежал его засапожный нож. Да, море любит, конечно, пошутить, но чтобы вот так…. Всё равно спасибо, штука в его нынешнем положении весьма нелишняя.

Ему повезло примерно метров через двести. Выброшенный волной небольшой осьминог оказался недостаточно проворным. Пусть ему послужит утешением, что сложил он свою головоногую голову во имя достойной цели. Разве не благородно — помочь выжить потерпевшему крушение? Расправляясь с ним, Акела постарался не подставиться. Укусы некоторых осьминогов, как ему помнилось, смертельны. Не умеешь отличать, — соблюдай технику безопасности.

Он никогда не делал из еды культа. Осьминог, а точнее, мякоть щупалец, с которых он срезал кожицу и присоски, был уничтожен довольно быстро. Ему и в прежней жизни не раз приходилось есть моллюсков сырыми. Конечно, с солью, специями и соевым соусом вкуснее, но и так сойдёт. От скромности, как известно, ещё никто не умирал.

Найдя местечко, покрытое густой травой, Акела наломал молоденьких веток и, ничтоже сумняшеся, завалился спать. Зверей на этом островке не могло быть по определению, а хан…. Всю жизнь его шестое чувство играло ему побудку при намёке на опасность. Будем надеяться, и на сей раз не подведёт. Хуже, когда человек, опасаясь спать, доведёт себя до такого состояния, что вырубится неожиданно. Вот в этом случае скорее проспишь опасность.

…Акела проснулся, как от толчка, рука уже фиксировала черен ножа. Едва он успел сесть, как из зарослей, метрах в десяти от него, вышел Джура-хан. Сразу заметив Акелу, он, не торопясь, подошёл и сел на землю метрах в трех от него. Скуластое лицо было по-восточному неподвижным. Узкие щёлки глаз не то, чтобы ничего не выражали, просто самих глаз за ними не было видно. Хан молчал.

— Интересно, Джура-хан, почему ты меня не добил?

— Я не шакал. Ты поступил как мужчина, честно меня предупредил — что ты будешь делать. Все твои слова оказались правдой. Я зря тебя не послушал, — в голосе хана прозвучала горечь и искреннее сожаление.

— Слушай, а зачем ты вообще в Руссию сунулся? Нас же ещё никто и никогда толком завоевать не мог. Очень уж характер у нас для этого неудобный.

— Сам знаю, — буркнул Джура-хан.

— Даже так? — приподнял брови Акела, но хан скучным взглядом посмотрел на море. Поняв, что объяснений не последует, он и спрашивать ничего не стал. Чего ломиться, как кабан в камыши? Хан и одной этой фразой пищи для ума дал достаточно.

— Тебя будут искать? — внезапно спросил Джура-хан.